Неточные совпадения
Маленькая тропка повела нас в
тайгу. Мы
шли по ней долго и почти не говорили между собой. Километра через полтора справа от дорожки я увидел костер и около него три фигуры. В одной из них я узнал полицейского пристава. Двое рабочих копали могилу, а рядом с нею на земле лежало чье-то тело, покрытое рогожей.
По знакомой мне обуви на ногах я узнал покойника.
По мере того как мы удалялись от фанзы, тропа становилась все хуже и хуже. Около леса она разделилась надвое. Одна, более торная,
шла прямо, а другая, слабая, направлялась в
тайгу. Мы стали в недоумении. Куда
идти?
Услышав, что
по тайге кто-то
идет, и не зная, кто именно, он спрятался за дерево.
Приблизительно еще с час мы
шли лесом. Вдруг чаща начала редеть. Перед нами открылась большая поляна. Тропа перерезала ее наискось
по диагонали. Продолжительное путешествие
по тайге сильно нас утомило. Глаз искал отдыха и простора. Поэтому можно себе представить, с какой радостью мы вышли из леса и стали осматривать поляну.
Кто не бывал в
тайге Уссурийского края, тот не может себе представить, какая это чаща, какие это заросли. Буквально в нескольких шагах ничего нельзя увидеть. В четырех или 6 м не раз случалось подымать с лежки зверя, и только шум и треск сучьев указывали направление, в котором уходило животное. Вот именно
по такой-то
тайге мы и
шли уже подряд в течение 2 суток.
Предоставив им заниматься своим делом, я
пошел побродить
по тайге. Опасаясь заблудиться, я направился
по течению воды, с тем чтобы назад вернуться
по тому же ручью. Когда я возвратился на женьшеневую плантацию, китайцы уже окончили свою работу и ждали меня. К фанзе мы подошли с другой стороны, из чего я заключил, что назад мы
шли другой дорогой.
Днем четвероногие обитатели
тайги забиваются в чащу, но перед сумерками начинают подыматься со своих лежек. Сначала они бродят
по опушкам леса, а когда ночная мгла окутает землю, выходят пастись на поляны. Казаки не стали дожидаться сумерек и
пошли тотчас, как только развьючили лошадей и убрали седла. На биваке остались мы вдвоем с Дерсу.
Посидев еще немного, я
пошел дальше. Все время мне попадался в пути свежеперевернутый колодник. Я узнал работу медведя. Это его любимейшее занятие. Слоняясь
по тайге, он подымает бурелом и что-то собирает под ним на земле. Китайцы в шутку говорят, что медведь сушит валежник, поворачивая его к солнцу то одной, то другой стороной.
Сначала строят селение и потом уже дорогу к нему, а не наоборот, и благодаря этому совершенно непроизводительно расходуется масса сил и здоровья на переноску тяжестей из поста, от которого к новому месту не бывает даже тропинок; поселенец, навьюченный инструментом, продовольствием и проч.,
идет дремучею
тайгой, то
по колена в воде, то карабкаясь на горы валежника, то путаясь в жестких кустах багульника.
Где бы ровным местом
идти, берегом, а мы
по верхам рыщем,
по оврагам,
по гольцам, да
тайгой, да
по бурелому…
Днем больше в
тайге отдыхали,
по ночам
шли напролет. К Тархановой заимке подошли на рассвете. Стоит в лесу заимка новая, кругом огорожена, вороты заперты накрепко.
По приметам выходит та самая, про какую Буран рассказывал. Вот подошли мы, вежливенько постучались, смотрим: вздувают в заимке огонь. «Кто, мол, тут, что за люди?»
Вот сидим мы у огня, ухи дожидаемся — давно горячего не видали. А ночь темная, с окияну тучи надвинулись, дождик моросит,
по тайге в овраге шум
идет, а нам и любо… Нашему-то брату, бродяжке, темная ночь — родная матушка; на небе темнее — на сердце веселее.
Вот вошли мы в
тайгу, а на ту пору
шли мы падью
по речке;
по одну сторону горы и
по другую тоже горы, лиственью поросли густо.
Сидим себе, беседуем, как у Христа за пазухой, а о том и не думаем, что от нас на той стороне городские огни виднеются, стало быть, и наш огонь из городу тоже видать. Вот ведь до чего наш брат порой беспечен бывает:
по горам
шли,
тайгой, так и то всякого шороху пугались, а тут против самого города огонь развели и беседуем себе, будто так оно и следует.
Идем по земле, словно
по камню горячему, каждого шороху пугаемся, каждую заимку обходим, от русского человека тотчас в
тайгу хоронимся, следы заметаем.
Шли мы больше горами; оно хоть труднее, да зато безопаснее: на горах-то только
тайга шумит да ручьи бегут,
по камню играют. Житель, гиляк, в долинах живет, у рек да у моря, потому что питается рыбой, которая рыба в реки ихние с моря заходит, кытá называемая. И столь этой рыбы много, так это даже удивлению подобно. Кто не видал, поверить трудно: сами мы эту рыбу руками добывали.
Вот, думаем, он сейчас зевнет, да перекрестится, да и завалится спать… в тепле, да в сытости, да никого-то он не боится, а мы
пойдем по дикой
тайге путаться глухою ночью да точно нечисть болотная с петухами от крещеных людей хорониться.
По хорошей и
по дурной дороге, в жару и слякоть, гольцами и
тайгой, и ровною Барабинскою степью бродяга все
идет к своей неопределенной далекой цели…
Долго ли, коротко ли сидел, только слышу: кто-то
идет из
тайги тропочкой мимо, в белом пинжаке, в фуражке, палочкой помахивает. Писарь… верстах в четырех жил. Прошел он
по мостику и прямо в избу. Потянуло тут и меня к окну: что будет?
На вершине сделали продолжительную остановку. Было тихо. Звякали колокольцы, отфыркивались, мотая головами, смертельно усталые лошади.
По верхушкам
тайги шел тихий говор.
Он полагал, что раз он «пропал», его обязанность — лежать спокойно и ему нет надобности
идти опять
по тайге, бродя без дороги. Иначе зачем было ему пропадать?
Кольма длиною около 10 километров.
По ней
идет в большом количестве горбуша. Вот почему места эти охотно навещаются орочами с реки Ботчи. Заготовив здесь запасы юколы на год, они складывают ее в амбары и оставляют в
тайге до соболевания. От Ботчи к югу горные породы, собранные мною в последовательном порядке, распределяются так: сперва
идет андезитовая лава с кальцитом, затем диабазовый туф и туф кварцевого порфира, за ним опять туф дацитовый и выветренная пузыристая лава и, наконец, базальт.
Поляна,
по которой они
шли, образовалась из первого места, занятого прииском; здесь когда-то, лет двадцать тому назад, стояла казарма рабочих, теперь отнесенная далеко в глубь
тайги.
— Наверное сказать нельзя, обокраден ли убитый, были ли с ним деньги и вещи, это знают Бог да ты, но
по одежде он должен был принадлежать к людям состоятельным и не мог иметь в кармане только мелочь, и, наконец, приехав на охоту в
тайгу из К., должен же он иметь какие-либо деньги, чтобы хоть вернуться обратно — их мы в избе на прииске Безымянных не нашли. Ты был в этой избе… Видели, как ты крадучись
шел оттуда, и узнали тебя… — с расстановкой сказал земский заседатель.
Они вышли, разговаривая, из сада и
пошли по направлению к
тайге. Передняя часть ее была пустынна; работы производились далеко от дому.
Начальство добыло веские данные, из которых можно было заключить, что в ближайшей
тайге образовалась шайка злоумышленников, коноводом которой был Иван Орлов, но последний оставался неуловим, а
по показаниям нескольких оплошавших его сотоварищей, попавшихся в руки властей, живет отдельно от товарищей и является лишь для того, чтобы
идти на «работу», но где имеет он пристанище — они отозвались незнанием.